Семпревита |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Семпревита » Гостевая » Век героев. Гемелион
Античная Эллада, эпоха богов, героев и чудовищ
Мудрый Лай царствует уже в семивратных Фивах, уже совершает свои подвиги Геракл, но не пришло еще время Тесея и Троя еще не зовет к себе гордых ахейцев, когда в локридский порт Навпакт прибывают два очень разных человека, чтобы, встретившись, исполнить волю богов… или пойти против нее./.
Отредактировано Volto (2017-08-10 13:45:28)
Колесница Гелиоса миновала уже полдень краткого зимнего дня и уносили его уже к западу резвые кони, когда на каменистой тропе, ведущей в Навпакт из Амфиссы, появился путник, представший сперва дежурившим на городской стене воинам в виде едва различимой точки, которая, однако, увеличивалась так быстро, что воины не успели обменяться и полудюжиной замечаний. Что пришедший не был пастухом, было очевидно с самого начала: стадо скрыло бы и саму дорогу. Почти в то же время ясно стало, что идет он пешком, а не путешествует на колеснице; не отразилось ни разу солнце ни от щита, не от шлема, которых при нем не было; не полыхнули искорки света на бронзовых пластинах панциря, не дал о себе знать меч…
– Торговец, – первым решился одноухий Перифет, которого называли еще Перифет-Старший, чтобы отличить от прожившего в городе полгода Перифета-Младшего из Эпидавроса.
Напарник его, Эвракт, сплюнул, не возражая и не соглашаясь: подбежавшая к путнику собака, которую оба заметили одновременно, указывала именно на это, однако минуту спустя взгляд его сделался задумчивым.
– А принимаю, – отозвался он. – Две кружки.
Перифет вопросительно глянул на приятеля, а затем неохотно кивнул.
– Собака пастушья, – пояснил Эвракт.
Перифет нахмурился, однако тоже не стал ни возражать, ни соглашаться, и оба они оперлись на свои копья, ожидая, пока путник подойдет ближе. Поросший сосенками Эолийский холм, в военное время столь удачно прикрывавший Верхние ворота, ненадолго скрыл его, чтобы тем внезапнее затем вновь явить взгляду – высокого, загорелого почти до кузнечной черноты, с пышной копной черных волос, в которых незаметна была еще седина. Рисунок мышц выдал бы в нем воина и борца, даже если бы не сказали бы об этом рукоять меча, который он носил по-варварски, за спиной, и служившие ему поясом кулачные ремни. Глубокие морщины залегли в уголках его глаз и вокруг рта, но тело его было телом молодого человека, и тяжелая серебряная пряжка, скреплявшая плащ на его правом плече, была по-юношески щегольской.
– Радуйся, воин! – доброжелательно окликнул его Эвракт. – Как зовут тебя, и что привело тебя в Навпакт?
– Доброго дня вам, – голос у воина оказался подстать ему – низкий, хрипловатый и неуловимо властный. Вожди так говорят, а еще – боги. – Я Тиест. Из семивратных Фив. А это Эйренида.
Собака вскинула голову, словно тоже желая дать возможность себя рассмотреть.
Настаивать – забыл ли воин сказать о цели своего путешествия или не пожелал этого сделать – было бы неучтиво, да и ворота не были закрыты, и Эвракт махнул рукой, без слов пропуская его в город. Но насторожился, и сложились сами собой его пальцы в отвращающий беду знак, когда от проходившего пахнуло на него – не одним лишь дорожным потом, но и, едва заметно, грозой.
Отредактировано Volto (2017-08-10 13:45:37)
У городских ворот было немноголюдно. Выпрашивал милостыню, нанизывая стенания и имена богов в одну занудную, но с надрывом песню, молодой мужчина с уродливо выкрученными в коленях тощими ногами. Высокий старик-раб, кутавшийся в шерстяной плащ, казалось, вовсе не замечал нытья убогого соседа, зато внимательно прислушивался к переговорам стражников и вошедшего в город странника.
Когда же чужеземец поправлялся с ним, старик шагнул вперёд с такой поспешностью, что собака, в мгновение ока оказавшаяся между мужчинами, ощерила зубы в беззвучном предупреждении: не приближайся.
- Радуйся, путник, - невольник вскинул руки, словно хотел показать, что нет у него оружия, которым он мог бы ранить подопечного грозной Эйренида, - прошу, придержи свою собаку и выслушай старого Кинея.
Голос назвавшегося Кинеем был силён, хотя и глуховат.
- До слуха моего донеслось, будто ты сказал, что пришёл из города Фивы, - старик оглядел путника так, словно образ «фиванца» в его голове никак не совпадал с обликом стоявшего перед ним человека, - и если это так, то не откажи мне и хозяину моему логографу Переликту и последуй со мной, чтобы разделить радость отца, выдающего замуж единственную дочь! Ибо было ему знамение от Геры и повеление посадить за стол почетным гостем фиванца, что первым сегодня пройдет через городские ворота.
Закончив объяснения, слог которых вполне был объясним родом занятий того почтенного горожанина, у которого служил Киней, старик замолчал в ожидании ответа и лишь косился на собаку, а молодой калека за его спиной, успел доковылять ближе и надрывно затянул свою жалобу:
- Господин, добрый господин, да будет покровительствовать тебе Афина Келевтия в твоём пути, и Гермес… подай убогому, окажи милость!
Киней замахнулся на нищего, но жест этот снова привлек внимание собаки, и теперь Эйренида выразила своё отношение к происходящему глухим, упреждающим рычанием.
Еле слышное «Эй»! – и собака послушно отступила за спину воину, который молча выслушал раба, однако ответил сперва нищему:
– Я ищу не милости богов в моем странствии, но его окончания. Поди прочь! Мне нечего дать тебе. – Воин вновь обернулся к рабу. – А тебе, о сладкоречивый Киней, разве могу я отказать, когда сама Гера явила уже свою волю? Возвращайся же к своему господину и скажи ему, что Тиест из стовратных Фив благодарит его за оказанную ему честь и явится, как только сходит к морю, чтобы смыть дорожную пыль. И скажи мне еще – какой богине посвятит свой пояс его дочь? Самой волоокой Зигии?
Несмотря на прямой взгляд и уверенную речь, Тиест был не вполне откровенен со своим собеседником и, отвечая так, как ответил, преследовал двойную цель. По пути к морю он мог расспросить о логографе – негоже гостю ничего не знать о хозяине, как и недостойно приходить на свадьбу в грязном хитоне. Ну, а если раб предложит ему совершить омовение в доме самого Переликта, то все, что нужно, расскажут рабыни, а ему самому не придется тратиться.
Соображения эти, однако, никак не проявились на смуглом лице фиванца, лишь чуть лукавой сделалась улыбка.
Нищий плюнул под ноги воину, однако же глянув на фиванца, воздержался от проклятий и пожеланий всяческих невзгод - вполне резонной платы за отказ. Отошёл к стене и завел разговор со стражниками, интересуясь, а не ведомы ли им подробности подслушанной им только что новости о свадьбе. Может туда к дому логографа или счастливого жениха и собралась уличная братия попрошаек, дабы день чужого счастья обратился и для них, сирых, осьмушкой круглого хлеба, а то и из одежды что перепадёт. Счастливые порой бывают очень щедры.
А вот Киней прощаться не спешил, лицо его сделалось задумчиво-серьезным а взгляд пытливо и без особенного почтения, несмотря на разницу в положении скользнул по лицу Тиеста. А лик фиванца отмечен был следами благоволения Аполлона - то есть выдавал способность путника думать о чём-то помимо того, как своим мечом и силой прокормить себя и псину. А от ума до лукавства рукой подать, да мысль мостком перебросить. Да и о Гере подумал не просто же так, а за слова приглашающего зацепился.
- Ей-ей, великой богине, своей покровительнице, - покивал Киней предположению собеседника, и мягко продолжил:
- Господин мой велел мне лично привести гостя, если же дела твои неотложны, дозволь мне сопроводить тебя, и может я даже окажусь тебе полезен, если ждёт тебя корабль в порту и ты желаешь узнать, не отплывет ли он завтра, мы пошлём мальчика разыскать судно и спросить капитана о сроках. А ты сможешь отдохнуть с дороги. И коли расположен к беседам, рассказать хозяину моему Переликту, о себе, да о своём путешествии
Старика, признаться, мало волновало дойдет ли именно этот фиванец до дома логографа, но если и раздумает, вопреки обещанию, то лучше уж узнать об этом сразу и поискать на городских улицах, да в том же порту кого-нибудь из земляков Тиеста.
- Сам ведь знаешь, Тиест-странник, люди, поднявшие кубки незнакомцами к окончанию трапезы могут стать добрыми друзьями, - улыбка Кинея выдала разом всю тайну его суровости, открыв пеньки гнилых передних зубов, а лучики морщин, разбежавшиеся от уголков глаз старика столь же явственно выказали его нрав - не дурак был Киней и пошутить и посмеяться.
Ответная улыбка фиванца вышла самому ему на удивление открытой и жизнерадостной – так что впору задуматься было, не посылают ли ему знамение бессмертные боги, не закончится ли в Навпакте его путь. То есть не закончится – Тиест сделал отвращающий беду знак – перед ним и по окончании его поисков будет лежать еще дорога домой, но достигнет успеха. Не зря ведь указала на него Гера неведомой девушке – добрый то был знак, безусловно, добрый.
– Не тревожься, Киней, я не задержусь, – усмехнулся воин, оставляя при себе свой вывод: что зажиточен логограф Периликт, назавтра лишь следует ждать свадебного пира, или сказал бы ему раб, что собрались уже гости. – Дела мои просты, и ни словом я тебе не солгал: омыться в море я хочу, да принести жертву богине, чтобы славно завершилась моя охота.
Привычно Тиест не назвал ее, Трехликую, ни по имени, ни по прозвищам, или вновь пришлось бы объяснять, что Эйренида нужна ему для другого и что не отвратить беду он просил Гекату, и не прикрыть своим ведовством в ночи. А так – охота, значит, Артемида, а даже если увяжется за ним раб, так ведь носит же светлая Селена один из ликов Старшей богини, и также примет каплю крови как жертву. Тиест посвятил бы ей барана, если бы мог, но даже меди осталось у него нынче всего две монеты, мелкие как чешуйки пескаря.
– Но второе могу я отложить, а о первом не должно заботиться гостю достойного логографа – это ты хотел сказать?
- Я был бы последним человеком в Навпакте, если бы счел себя вправе указывать тебе, что делать, - старик сомкнул губы, отчего улыбка его сделалась совершенно плутовской, - но мне подумалось отчего-то, что ты не бывал прежде в нашем городе, но если желаешь прежде почтить богов, то можешь и сам после отыскать дом моего господина. За агорой, по правой стороне, если выйти на неё через портовые улицы. Отыщешь сперва гимнасий, а после поднимешься мимо фонтана на холм небольшой. Там спросишь дом логографа Переликта, всякий укажет, а если поздно пойдешь, то ищи такой, где одна часть стены до ворот старая, а вторая, по левую руку, недавно выстроена. Она и ладно сложена и цветом светлее – не ошибёшься. Только смотри, мимо гимнасия пойдёшь, не сверни за термами, а то изрядно поплутаешь, а коль какой-нибудь прохвост тебя до логофета Ипполита направит, так и вовсе уйдёшь в другую сторону.
Закончив своё объяснение, Киней, судя по улыбке и выжидающему взгляду, и сам сомневался, что собеседник его всё верно запомнит, да сможет отыскать нужный дом самостоятельно. Однако же не силой тащить ему, рабу, свободного.
- Сказано мне было господином приглашать того, кто скажет, что родом из Фив, как желанного гостя, ну а дальше, славный Тиест-фиванец, твоя воля.
Киней опустил голову, не спеша, однако прощаться и морщинистое его лицо стало печальным, словно опасался старый раб возвращаться в дом логографа один, только с обещаниями на устах.
Тиест сдвинул брови, помедлил, но затем лишь поднял в прощальном приветствии открытую ладонь и поспешил прочь, в сторону порта – что, впрочем, не помешало ему свернуть затем, когда навстречу ему попался гимнасий.
И человек, двумя часами и множеством вопросов позже подошедший к двуцветному дому на холме, выглядел уже намного пристойнее, чем скромный странник, встретившийся Кинею у городских ворот – зеленый хитон, извлеченный из дорожного мешка, был, конечно, не нов, но отличался от старого более насыщенным цветом; сандалии были вычищены; черные волосы были не только вымыты, но и прижаты затейливо сплетенным кожаным ремешком, за который был заткнут цветок цикламена, а бронзовые украшения на ножнах меча поблескивали, словно прощаясь с уносящимся к горизонту Гелиосом. Софронист даже одолжил чужеземцу иглу и нитку, чтобы зашить разошедшийся шов, и, пока Тиест нарочито медленно возился с работой, охотно болтал о готовящейся свадьбе.
Невеста, если верить рассказу, была чудо как хороша, и жених ей подстать, пусть и несколько молод – едва достиг двадцати пяти. Многие считали даже, что высокочтимый Периликт мог выбрать и лучше, и, когда осенью Никтей тяжело заболел и врачи в Асклепионе могли лишь развести руками, склонны были видеть в этом божье знамение. Сама невеста ли, однако, не пожелала отказаться от столь завидного жениха, или логограф, близко дружный с его отцом, не захотел отказаться от обещания – на прошлое полнолуние Никтей ненадолго поднялся с постели, и брак решено было не откладывать, а не далее как вчера молодой человек, снова начавший появляться в гимнасии, вышел на палестру и в очередной раз доказал согражданам, что не зря считается одним из лучших воинов в городе.
Тут шов оказался неровным, Тиест вынужден был распустить последние несколько стежков, и разговор естественно свернул на логографа. Что бы ни хотел услышать фиванец, и об этом своем соотечественнике софронист мог сказать только хорошее – и зажиточен он, и вежлив, и образован, и отличился в последней стычке с наглыми захватчиками из Амфиссы, когда те явились, кичась своей доблестью, и захватили стадо тонкорунных овец, из-за чего пришлось жителям Навпакта ответить тем же, и… Тут колесница речей софрониста намертво завязла в описании воспоследовавшей схватки, а его слушатель, быстро обнаруживший, как мало его собеседник понимает в том, что рассказывает, поспешил вернуть ему иголку, поблагодарить и попрощаться, сославшись на полученное приглашение.
Вооруженный новым знанием и полученными от собеседника подробнейшими указаниями на то, куда ему следует идти, Тиест вновь, однако, сошел с прямого пути и вышел к Асклепиону, где, без труда и никого не расспрашивая, нашел нужный ему небольшой храм. Немолодая жрица, сидевшая на ступенях храма, поглаживая черного ягненка, удивленно подняла седую голову, когда на порог упала его тень.
– Радуйся, воин!
Тиест поднял перед собой раскрытую ладонь – разом в приветствии и в отказе.
– Пусть Трехликая сама выберет себе жертву, – он встряхнул перед жрицей свой опрокинутый кошелек, роняя обе свои медяшки ей в подол, – позволь мне лишь вознести молитву. Сидеть, Эй!
Не дожидаясь ответа, не от женщины, ни от собаки, он перешагнул через порог и подошел к стоявшему в центре святилища изваянию. Три тела Ночной богини были лишь намечены в темном камне, но все три головы – прихотью скульптора детская, женская и старушечья – были вытесаны с необыкновенным тщанием и смотрели, все три, казалось, на вошедшего. Вытащив из-за пояса нож, Тиест подошел к статуе и, полоснув запястье, помеченное уже несколькими следами подобных жертвоприношений, коснулся им поочередно каждого рта, придавая каменным лицам еще большую человечность.
– Владычица перекрестков…
Все остальное, что он хотел ей сказать, он произнес шепотом, почти приникая губами к уху старейшего лика, и был он краток – всего три слова: «Отдай мне его!» Затем повернулся он, и пошел назад и, проходя затем мимо фонтана, о котором упоминал Никей, тщательно вымыл руки, не оставляя на них и следа крови.
И – благословила ли его страшная богиня или даже не услышала – когда Тиест постучался в дом логографа Периликта, царапина на его запястье больше не кровоточила.
И не то что бы не поверил старый Киней страннику, знания о котором ограничивались для него лишь именем, но помянул недобрым словом няньку Оропу, с её напутственным советом не торчать у ворот поискать фиванца в портовой таверне. Дескать только кликни, что на свадьбу зовешь - разом отзовется пяток "фиванцев". Оропа, вырастившая дочку Переликта Электру, потеряла троих собственных сыновей еще во младенчестве и сколь не молилась богам, сколь не просила их охранить и исцелить каждого из своих детей, малыши слабели и чахли без видимых причин, грудь брали плохо и ни один не прожил дольше полугода. После смерти последнего, она и перестала чтить богов, и неприятно улыбалась, слушая о милостях и покровительстве кого-либо из них к смертным. И за непочтительность такую, ни Гера, ни Афина не покарали Оропу, словно и дела им не было до того, ходит ли какая-то там рабыня к их алтарям или нет. Вот и сон Переликта женщина восприняла лишь как очередную хозяйскую блажь.
"Беду отвратит гость из Фив семивратных"- как же... здоровее станет болезный от того, что выпьет у него на свадьбе какой-то чужак, которому и дела-то нет ни до Переликта, ни до Никтея с Электрой. Набьёт брюхо, напьется, да забудет на следующий день как звали жениха с невестой".
Как-то некстати вспомнились эти слова, когда проводил Киней взглядом удалившегося по улице Тиеста, постоял и решил подождать еще. С мыслью, что коли и третий прошедший после Тиеста через ворота не назовётся фиванцем, то сам он отправится домой, уповая, что не обманет воин с собакой и придёт- таки в дом логографа, Киней вернулся на прежнее место.
Покинули Навпакт трое торговцев с пятью гружеными ослами и несколькими рабами, прошёл через ворота пастух со своими сырами, одаривший головкой сыра попрошайку и заговорившего с увечным, как с давним знакомцем, а после в город вошли сразу двое, выглядевшие, на первый взгляд не лучше этого нищего.
Ладно сложенный светловолосый юнец, одетый слишком легко для зимы, и с ним ребенок, кутавшийся в шерстяной гиматий, перетянутый под мышками и на поясе простой веревкой. Только заметив, что обут ребенок в явно взрослые сапоги-эндромиды, набитые, чтобы не спадали с тонких детских ног каким-то тряпьем, Киней обратил взор на ступни молодого мужчины и усмехнулся, заметив, что на том лишь какое-то подобие сандалий, явно сделанных наспех из кожаной сумы или чего-то подобного.
Дорожная шляпа, тоже одна на двоих, так же была нахлобучена на детскую голову.
Стражников подозрительная парочка занимала довольно долго, и Киней, услышав, что и этот молодой прохвост прибыл из Фив, подобрался поближе.
Мужчина назвался Геллаником, охотно рассказал, что является сыном фиванского ювелира-торевта Мигдона и что путь держит в Афины, горя желанием поучиться у тамошних мастеров. А в Навпакте намерен пробыть пару дней, одежду девчонке нищей купить, да может пристроить её в служанки к людям сердобольным и готовым дать кров и пищу немой сиротке.
Эвракт осведомился, к каким именно сердобольным людям собирается наведаться Гелланик из Фив, и тот легкомысленно ответил, что добрые люди везде есть, и в Навпакте найдутся. Только поискать надобного.
- А искать-то как будешь, по домам ходить? - хохотнул Эвракт
- Зачем- же. На агоре поспрашиваю, у торговцев, в тавернах пригляжусь к хозяйкам. Лика и в подавальщицы годится.
- Это девчонку так зовут? - нахмурился стражник.
- Ну немая она, - с едва заметной заминкой пояснил молодой торевт, - я называю её Ликой. Может угадаю потом имя, а может она не захотела отозваться на то, которое дала ей мать.
- А лира тебе на что? - разглядел инструмент за спиной у путника одноухий Перифет, - коли ты ювелир-то.
- Ну так и на лире учен, - легко, даже смешливо сообщил Гелланик, - и спеть могу и сказаний знаю - слушать устанешь.
- Ученый какой, - фыркнул Перифет, хотя, похоже, ответы светловолосого Гелланика его изрядно развеселили, - по мне так мечом владеть лучше, чем струны кифары дергать, - или и этому учен?
- Ну... - путник замялся, хотя нимало не расстроился, - я по панцирям больше, да по щитам, коли надобно украсить их достойно ратной славы владельца.
- Хайре, путник, - остановил Киней Гелланика, когда внимание стражников привлек подоспевший всадник, - а ответь и мне, хорошо ли ты играешь и знаешь ли свадебные гимны?
- И ты радуйся, почтенный, - юнец явно продрог, стоя у ворот, и ему не терпелось пойти дальше, хотя бы затем, чтобы согреться в движении, - Всё что умею делать, делаю хорошо, что не умею - как получится, - он смешно пошевелил пальцами ног и Кинею подумалось, что успел Гелланик заметить, как он пялился на него и девочку, - гимны знаю, но если у вас поют те, что мне неизвестны, напой мелодию, да дай мне час-другой - и выучу.
Вот и привел старик Киней Гелланика из Фив в дом логографа, довольный собой и тем, как предусмотрительно он не стал повторять этому второму фиванцу то, что говорил первому. Тиест произвёл на него куда более приятное впечатление. Звать же гостем болтливого не в меру и столь же жизнерадостного ювелира, которому чего-то дома не сиделось - Кинею не хотелось. Не придёт Тиест - что ж, тогда, конечно, пригласят его к столу свадебному, а придёт - так получит белокурый плату за работу, коли действительно хорош окажется.
Тиесту же открыла пухлая женщина лет сорока в простой одежде, совершенно недвусмысленно показывающей её положение в доме. Выглядела она изрядно утомленной, но пришедший недавно Киней предупредил дворовых, что придет-де Тиест-фиванец, и надобно его встретить, а потому услышав нужное имя, Оропа изобразила на лице вполне убедительное радушие и проводила гостя в дом.
Гостей, прибывших , чтобы разделить радость Переликта собралось немало. Уж точно не меньше, чем было приглашено родными жениха, и комнатку для фиванца смогли выделить небольшую.
- Не обессудь, славный Тиест, - Киней самолично проводил гостя в комнату, чтобы показать тому, где тот может оставить свои вещи, - родни у господина моего столько, что не только единокровным братьям приходится делить кров, надеюсь, ты не будешь против соседства со своим земляком?
"Земляк" как раз помогал рабам ставить в комнате второе ложе с усердием приносящим больше вреда, чем пользы.
Крепкие эндромиды красовались уже на его ногах, а гиматион из некрашеной шерсти был одолжен у кого-то из домочадцев гостеприимного хозяина, пока рабыни не приведут плащ самого Гелланика в порядок. Оставив гиматий заботам женщин вместе с девочкой, которая была в него завернута, торевт заявил, что ему неважно, вычистят ли они их вместе или по отдельности, но одарил наиболее симпатичную из рабынь белым камушком размером с перепелиное яйцо, оплетенным тонкими кожаными ремешками, стянутыми в затейливый узел, от которого кожаные полоски расходились, сплетенные шнуровой косичкой так, чтобы цацку можно было надеть на шею.
После положенного "Хайре", Гелланик обогнул невольника, чтобы приблизиться к появившимся в дверях небольшой комнатки Кинею и его спутнику, о соседстве с которым, как и о "землячестве" уже был осведомлён.
- Голоден ли ты, друг мой? - спросил он сразу, но вовсе не для того, чтобы услышать ответ, а чтобы обрадовать соседа известием, - я попросил принести сюда хлеба и сыра, потому что, боюсь, не доживу до ужина и девчонка обещала посмотреть, что здесь осталось с обеда, сказав, что трапезничает наш хозяин знатно и изобильно и можно рассчитывать на кусок гусятины.
К концу фразы ему пришлось потесниться, чтобы пропустить слуг, закончивших уже своё дело и отправившихся за матрасами и подушками для гостей.
Тиест, ограничивавшийся в разговоре с Кинеем и рабыней словами, состоящими из одного слога, бросил на своего соседа по комнате откровенно любопытствующий взгляд, но молчал, пока последний раб не опустил за собой дверную занавесь. И тогда уронил свой походный мешок на ближайшее к нему ложе и расстегнул перевязь с мечом. Собака, беззвучной тенью проскользнувшая за ним внутрь, улеглась на земляной пол и положила голову на лапы.
- Земляк, стало быть, - задумчиво проговорил Тиест, разглядывая молодого человека с откровенной иронией, - фиванец. Я Тиест. Это Эйренида. А ты кем будешь?
Не таким большим городом были Фивы, чтобы в них, как в Афинах, не знали друг друга свободные граждане. А Тиеста-лохагоса знал каждый. Другой предположил бы, возможно, что его сосед по комнате и вовсе не был фиванцем. Лишь назвался таковым, зная про знамение Геры. Но Тиест допускал также, что нынешний его собеседник был беглым рабом. И лира, которую тот прислонил к стене, этого предположения не опровергала.
Вы здесь » Семпревита » Гостевая » Век героев. Гемелион
